Музыкально-поэтическая экскурсия по Москве

Эта прогулка по Москве не для всех. Она для тех, кто знает, чем знамениты Визбор и Окуджава, Городницкий и Долина. У кого на антресолях пылится фанерный шестиструнный музыкальный инструмент. Так вот подтяните струны и - вперед. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Нельзя в одну реку вступить дважды, поэтому нельзя и пройти по Арбату конца прошедшего века, тем более что Арбат течет как река, и прозрачен асфальт, как в реке вода. Вот по этим маршрутам и адресам, где все метафора, где любая задетая ногой алюминиевая банка звенит как гитарная струна, где танцует бумажный сор и люди живут километрами, а не квадратными метрами, мы пойдем, влекомые не усталым экскурсоводом, а черешневым кларнетом бардовской песни. Вникать в теорию жанра на экскурсиях не принято. Уточним дефиниции. Эту песню называют авторской, городской, величают современным фольклором интеллигенции.

Москву можно увидеть всякой: столицей духовых оркестров, выдувающих медь на парадах и демонстрациях, Измайловской или Останкинской зоной отдыха с гармошкой на пятачке, рабочей окраиной, поющей о единственной светлой мечте - иметь "златые горы и реки, полные вина". Есть рок- и панк-Москва с плеером, с акустической гитарой в клубных подвалах, взрывающихся запредельными ритмами на разрыв аорты.

Но всегда была Москва дружеская, застольная, с разговорами "об умном", с диссидентскими спорами на кухнях, с вопросом "доколе? ". И я там был, мед-пиво пил...

Итак, начнем нашу экскурсию. Она может быть пешей, но гораздо комфортней обратиться к компанию которая предложит вам аренду и заказ микроавтобусов с водителем в Москве.

Начать экскурсию стоит с дома поэта Николая Огарева у Никитских ворот. Вместе с другом, Александром Герценом, он был привлечен по "Делу о лицах, певших в Москве пасквильные песни". Очевидно, где-то здесь в Козихинских переулках у Никитских ворот, где снимали углы студенты университета, собрались друзья на дружескую пирушку, пели, поднимали стаканы, снова пели. Звенела гитара.

Улицы и переулки здесь насыщены особым поэтическим настроением. Когда-то старушки из московских старожилов объясняли: "Все дело в серебряном треугольнике. Церкви Федора Студита, Большого и Малого Вознесения - вот три его угла, оттого и места заповедные и поистине московские". Не случайно возникло здесь и окуджавское разочарование от невозможности воротить былое, и утешение: "у каждой эпохи свои вырастают леса". Вот на углу бульвара и Никитских ворот - церкви XVI и XVIII веков, доходный дом XIX, сталинский многоэтажный ампир, высотное здание той же эпохи... И новые всходы, не лучшие в этом лесу, - фонтан с позолоченным семейством Пушкиных. И верные воспетым Булатом Окуджавой настроениям здесь то и дело на фоне семейства снимаются семейства.

Интересно, что не только поэтика, настроения, тип лирического героя профессиональной московской поэзии отличаются от бардовской, но и адреса. У классиков сразу возникает образ "коренного града России", витает "над Москвой великой златоглавою, над стеной кремлевской Белокаменной" дух официального патриотизма.

Можно взглянуть бардовскими глазами на любой уголок Москвы. Вот конная статуя маршала Жукова, чья тень ложится на старые стены Исторического музея. Хотя вряд ли у этой "лошади была грудная жаба", да и не этого маршала сгноили в Соловках. Не о хрущевской оттепели пел Галич.

Бардовская Москва начинается не от Кремля, а с Охотного ряда. В речи коренных москвичей разного возраста топоним "Охотный ряд" звучит с визборовской интонацией. Только дальше уже "все не так, все не так, ребята", как было в 1960 году, когда сложилась песня. Конечно, непреходяще "бродит Запад, гидов теребя" - интуризм в Москве, несмотря на экстрим, неистребим. Стоит "Метрополь", а куда он денется. Но былое нельзя воротить, исчезли колхозники вместе с колхозами, и не понять нашему современнику, что они забыли тогда в Охотном неторговом нерыночном ряду.

Московские маршруты вечны, несмотря на путаницу переименований и градостроительные ухищрения. Куда поведет чужой муж гостью столицы? По следам "красного треугольника". И в Пекин, и в "Сокольники", и в палату Грановитую. Разве что первая остановка обрела варианты: ресторанов с китайской кухней в Москве пруд пруди. "Ничего, что тут не Сан-Франциско - я крылечко знаю на Неглинной". А кому хочется счастья, и чтобы было красиво, адрес спросить у Вероники Долиной.

Проходя по центральной улице, мысленно обратимся к живописцам: "Нарисуйте и прилежно, и с любовью, как с Любовью мы проходим по Тверской".

А дальше - Арбат Окуджавы. Правда, есть поколение, для которого это улица Цоя. Бардовский Арбат существует отдельно от современного. Реальный, нынешний - суетный, пестрый, энергичный, но нежилой. Здесь сейчас не живут, а гуляют. Арбат лишен коренного населения. И певец Арбата, ставший здесь памятником, застал время потери арбатства. "Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант". А в далеких краях - Марьиных и Братеевых - "хоть сауна напротив, да фауна не та".

Сретенка - один из бесспорных бардовских адресов. Но не играют здесь уже давно в воллейбол. Исчез с карты Москвы Центральный рынок с ассирийцем-продавцом. Нет и бабы Груши, которая, взяв трехлетнюю поэтессу за загадочный "рукавчик шаровар", поведет ее со Сретенского холма на Рождественский бульвар. Бегут по Сретенке весенние ручьи, но не плывут по ним "корабли с парусами в косую линейку". Нет здесь, как и на Арбате, коренного населения, одни офисные служащие.

На Чистых прудах скрипят уключины и раздается женский визг, но не плавают лебеди как при Визборе, может быть, проходят профилактику гриппа? Круги по воде и трамваи остались. А что отвлекает вагоновожатых? Может быть, экстравагантные девицы в черном, с томными взглядами и гитарами. Но это не наши песни. Они из другой страны.

Москва, как дерево, разрастается кольцами. Садовое - обручальное кольцо столицы. За годы супружеской жизни стало тесновато, давит на суставы перекрестков, воет сиренами, пугает мигалками, смердит выхлопными газами. Нередки ДТП. Словом, супружеская жизнь после серебряной свадьбы, а если учитывать возраст авторской песни, не за горами и золотая. Необратимые возрастные изменения: сохнет ясень, которому когда-то Москва нашла краешек земли. И только вечная московская любовь незыблема.